Найо Марш - Зеленоглазое чудовище [ Венок для Риверы. Зеленоглазое чудовище]
— А эти мелочи совершенно не соответствуют истине?
— Я знаю, — громко и весело сказала она и посмотрела Элейну в лицо. — Вы посплетничали со слугами. — Она игривым тоном обратилась к Фоксу: — Ведь он этим занимался?
— Не могу знать, мисс де Сюзе, — вежливо ответил Фокс.
— Как вы могли! — набросилась она с упреками на Элейна. — Кто же вам все это наговорил? Гортензия? Бедняжка мистер Элейн, вы не знаете Гортензию. Она последняя лгунья! Не может без вранья, слабоумная. Это у нее патологическое.
— Значит, никаких ссор не было? — гнул свое Элейн. — Между кем-либо из вас?
— Дорогой, разве я не говорила вам?!
— Тогда почему мистер Мэнкс ударил по уху мистера Риверу?
Фелисите открыла рот и вытаращила глаза. Затем подняла вверх плечи и зажала зубами кончик языка. Элейн мог поклясться, что она поражена, и тут же стало ясно, что своим вопросом он доставил ей удовольствие.
— Не может быть! — сказала она. — Честно? Нед ударил? Должна признать, что это справедливое возмездие. Когда это произошло? До того как мы отправились в «Метроном»? После обеда? Когда?
Элейн пристально посмотрел на нее.
— Я думал, вы сами расскажете мне об этом.
— Я? Но клянусь вам…
— Была ли у мистера Риверы кровь в ухе, когда вы разговаривали с ним в кабинете? Как следствие ссоры, хотя вы утверждаете, что никакой ссоры не было.
— Дайте подумать, — проговорила Фелисите и положила голову на скрещенные руки, чтобы спрятать глаза. Но движение было недостаточно быстрым. Элейн уловил панику в ее взгляде.
— Нет, не было, я уверена, — неторопливо произнесла она приглушенным голосом, поскольку рот ее был закрыт руками.
Наверху, где лестница выходила на первую площадку, изменилось освещение. Элейн посмотрел туда. Там, в тени, застыла Карлайл Уэйн. В ее фигуре и позе еще сохранялись остатки прерванного движения, как если бы она сбегала вниз и вдруг замерла, — стоп-кадр на киноленте, чтобы выделить какое-то важное мгновение. Поверх склоненной головы Фелисите Элейн сделал неуловимое движение рукой, прервавшее спуск Карлайл. Фелисите заговорила снова:
— В конце концов кто-то немного погорячился. Ведь не каждый день на неделе одни люди превращают в лист цветной капусты уши других людей из любви к прекрасным глазам. — Она подняла голову и посмотрела на Элейна. — Он жестоко поступил, мой любимый Нед, до чего же он мил!
— Ну, уж хватит! — резко сказала Карлайл. — Это чересчур!
Со сдавленным криком Фелисите вскочила на ноги.
— Здравствуйте, мисс Уйэн, — приветствовал ее Элейн, — доброе утро. Вы не могли бы высказать свои соображения, — почему мистер Мэнкс оставил отметину на ухе Риверы? Он ударил его, вы знаете об этом. Почему?
— Если для вас это так важно, — высоким голосом сказала Карлайл, — то потому, что Ривера поцеловал меня, когда мы столкнулись с ним на лестничной площадке.
— Мой Бог! — воскликнул Элейн. — Почему же вы не сказали раньше? Неужели вправду поцеловал вас? Вам было приятно?
— Не будьте круглым дураком! — закричала Карлайл и бросилась наверх.
— Должна сказать, — проговорила Фелисите, — что Карлайл предстает не в лучшем свете.
— Извините нас, — сказал Элейн. Он и Фокс ушли, Фелисите сосредоточенно разглядывала собственные ногти.
3
— Побриться, принять ванну, — сказал Элейн в машине, — и, если повезет, два часа поспать. Я еду домой. Вещественные доказательства передам экспертам. А как вы, Фокс? Трой с удовольствием приютит вас.
— Премного благодарен, сэр, но не хотел бы беспокоить миссис Элейн. Есть одно местечко…
— К черту ваши местечки. Я сыт по горло вашими нарушениями субординации, юноша. К дьяволу. Вы едете к нам домой.
Фокс принял это необычное приглашение с покорным видом. Вынул очки, записную книжку Элейна и график лорда Пестерна. Элейн провел ладонью по подбородку, передернулся, зевнул и закрыл глаза.
— Чертово дело, — пробормотал он и как будто задремал.
Фокс принялся что-то шептать себе под нос. Машина свернула с Кливден-плейс на Гросвенор-плейс, а затем на Хайд-Парк Корнер.
— Шу-шу-шу, — продолжал нашептывать Фокс, глядя в график лорда Пестерна.
— Вы бормочете, — не открывая глаз, сказал Элейн, — как доктор Джонсон по дороге в Стритхэм. Не выскажете ли вслух свои соображения, дружище Фокс?
— Я понимаю, что вы думаете по поводу этого проклятого графика.
— Что я думаю? Четвертуйте, утопите меня, но я не знаю, что думаю.
— Наш клиент, мужского или женского пола, сэр, — вы знаете мою точку зрения — должен был побывать в бальном зале и взять там часть стержня зонта, в гостиной — чтобы прихватить стилет, и остаться в одиночестве в кабинете — чтобы закрепить клеем стилет в куске стержня.
— По завершении пути выяснится, что вы обходили гору кругом.
— Это только часть горы, не более того. По словам молодой леди — я имею в виду то, что сказала вам мисс Уэйн, сэр, — этот зловещий зонтик был в полном порядке перед обедом, когда мисс заглянула в бальный зал, и, по ее же словам, его светлость в это время у себя в кабинете выламывал пули из патронов. Если было действительно так, то он не имел шанса сотворить что-то с зонтом до обеда. Более того, это согласуется с утверждением его светлости, которое сможет подтвердить Беллер, если кто-нибудь проснется, а именно: он разобрал зонт на части после обеда. Для смеха.
— Верно.
— Итак, что же получается? Если график не содержит неточностей, то после разборки зонта его светлость ни разу не оставался один в кабинете.
— И единственный раз, когда ему можно было остаться одному, он носился взад-вперед по дому в поисках сомбреро и орал во весь голос.
— Не выглядит ли это как попытка обеспечить себе алиби? — спросил Фокс.
— Да, бригадир Фокс, хотя алиби довольно необычное.
Он вполне мог держать тюбик с клеем у себя в кармане.
— Да, а еще часть зонтика и стилет и, улучив минутку во время всеобщего переполоха, мог изготовить дротик.
— Ха! А если он принес все это сюда, в «Метроном» и сделал дротик здесь?
— О, боже! Когда и как?
— А если в туалетной комнате? — предположил Фокс.
— А когда же он вставил дротик в револьвер? Не забывайте, что Скелтон осмотрел его непосредственно перед началом выступления.
Машина встала — на Пикадилли была пробка. Фокс с грустью подумал о Грин-Парке, Элейн не открывал глаз. На Биг-Бене пробило семь.
— Черт возьми! — выругался Фокс и уперся ладонью в колено. — Черт возьми, а как вам покажется такое предположение? Что если его светлость одному ему известным дьявольским способом вставил дротик в револьвер, когда сидел за своими барабанами? На виду у всех, когда играл оркестр, а у него были паузы? Чего только не добиваются люди, когда действуют нагло. И каких только не плетут небылиц, сэр! Я понял, откуда взялись небылицы в нашем деле. Из «Похищенного письма»[33]. Принцип: если делать что-то достаточно очевидное, никто не обратит на это внимания.
Элейн открыл один глаз.
— «Похищенное письмо», — сказал он и открыл второй глаз. — Фокс, вы моя шпаргалка, мой раритет, мое objet darf[34], моя самая большая bijouterie[35], будь я проклят, если в ваших словах не блеснула истина. Продолжайте. Давайте поразмыслим над вашей идеей.
Они непрерывно говорили, пока машина не дотащилась до cul-de-sac[36] Ковентри-стрит, где находилась квартира Элейна.
Утреннее солнце заливало светом маленькую прихожую. Под репродукцией с картины Беноццо Гоццоли[37] несколько снежно-белых георгинов отбрасывали зыбкие тени на пергаментного оттенка стену. Элейн удовлетворенно осмотрелся.
— Трой не разрешено вставать раньше восьми, — сказал он. — Начните с душа, Фокс, а я за это время переговорю с ней. Возьмите мою бритву, подождите секунду. — Он исчез и быстро возвратился с полотенцами. — В половине девятого перекусим. Комната для гостей в полном вашем распоряжении, Фокс, спите спокойно.
— Премного благодарен, — сказал Фокс. — Могу я передать с вами свои приветствия миссис Элейн, сэр?
— Она будет очень рада им. Вы увидитесь с ней попозже.
Трой уже проснулась в своей белой комнате и сидела на кровати в ореоле кудряшек вокруг головы.
— Ты похожа на фавна, — приветствовал ее Элейн, — или на бронзовый георгин. Как ты сегодня утром?
— Спасибо, замечательно. А ты?
— Как видишь. Бесприютный, не сподобившийся миропомазания и лишенный всего, что относится к цивилизованному миру.
— Плохо дело, — сказала Трой. — Ты выглядишь, как тот джентльмен на шестиметровом полотне в Люксембурге. Помнишь, на нем мятая в пятнах рубашка и он во все глаза смотрит на Париса из-за великолепных пышных занавесей? Я думаю, картина называется «Безнадежный рассвет»! А его неразборчивая возлюбленная спит на слоноподобном ложе. Помнишь или нет?
